Дорога на электричку.
«Скоро, уже совсем скоро… Дышать буду, работать. Обязательно
надо посадить кинзу. И мяту. Выпьешь вечером чайку с мятой, а потом
спишь как убитый — красота! А что мне ещё нужно?» — мечтал Виктор
Петрович, идя на электричку.
В этом году весна поздно вступила в свои права: апрель выдался
холодным, и первый выезд пришлось отложить до мая. Нынче же погода
была превосходная — солнечно и без ветра. Из набухших почек
пробивались молодые листочки, то тут, то там мелькали зелёные пятна
свежей травы. Город украшали ко Дню Победы.
Легко и радостно было на душе у Виктора Петровича: он
представлял, как будет ехать в поезде, соседей по купе. Обычно он с
удовольствием общался с людьми, но если попадались неразговорчивые
— не беда, на этот случай у него имелись книжица и газетка. Более
всего уважал он детективы. Особенно Чейза. Провожая на пенсию,
сослуживцы подарили Виктору Петровичу собрание сочинений
британского писателя. Как большой любитель порядка, читал он книгу
за книгой и, когда заканчивал тридцать второй том — вновь брался за
первый. Сейчас в его рюкзаке лежал «Двойник».
Знакомое дуновение прервало его мысли. Он оглянулся, но ничего
не заметил. «Надо же… в городе… Жгут, наверное, что, а может, и
асфальт кладут», — подумал пенсионер. Пройдя ещё немного, он увидел
рабочих, варящих битум. Тогда он специально остановился чуть
поодаль, будто ждёт кого.
Запах дыма он помнил с детства, когда ещё жил с отцом и
бабушкой в деревне. Там была у него особая радость — жечь костёр.
Мусор обычно копился несколько недель: засохшие ветки, больные
растения, куски рубероида, в общем, всё то, что нельзя было палить в
домашней печи.
Когда куча становилась солидной, Витя подбегал к отцу
и спрашивал: «Можно поджечь?». На это родитель часто отвечал, что
там пока мало или что сейчас сухо или ветрено, значит, нельзя.
Тогда мальчик супился и надувал губы, но делать было нечего — отцовской
воли всегда повиновался. А иной раз отец даст добро, ещё вдобавок
принесёт какого-нибудь хлама. Тогда пацану раздолье. Отец всегда
приходил на розжиг — правильно сформировать костёр да глянуть,
хорошо ли костровище устроено. Кроме этого обязательно проверял
наличие ведра с водой, это, как он говорил, «на всякий пожарный».
Убедившись, что всё готово, давал команду сыну. То была самая
волнительная минута для мальчугана: ему казалось, будто он участник
какого-то великого ритуала, и не просто участник, а предводитель. Отец
стоял ещё некоторое время, смотрел, как разгорается пламя, после чего
торжественно вручал сыну грабли и, наказывая строго следить за огнём,
отправлялся восвояси. Потом он ещё пару раз приходил — посмотреть,
всё ли в порядке, подбивал граблями кучу.
А если попадалась крупная коряга — обязательно бил по ней, чтобы развалить, тогда искры
разлетались в разные стороны. В день, когда Витя жёг костёр, вся
одежда его основательно пропитывалась дымом. Потом, проходя иной
раз мимо своей курточки, возьмёт её в руки и нарочно уткнётся носом —
лишь бы вновь ощутить милый сердцу запах. С тех пор тяжёлый дух
костра всегда воскрешал в нём детские воспоминания.
После окончания школы отец отправил Витю учиться в город.
Тяжело дался ему этот переезд — со слезами прощался он с отчим
домом, ещё не зная, что видит отца в последний раз. Тот всегда говорил,
что «на войне здоровье оставил» — так и ушел раньше времени. В
городе Виктор встретил Марию Андреевну — жену свою будущую.
Сыграли свадьбу. Вскоре родился сын — Петром назвали, в честь деда.
Работа, семья — всё шло своим чередом. Сын вырос и женился сам.
Однажды Мария Андреевна заболела, да так крепко, что угасла на
глазах. Два года как её не стало. Сильно горевал Виктор Петрович, но
жизнь идёт своим чередом. Сын с невесткой приезжают к дедушке
несколько раз в год и летом в деревню.
Там наш пенсионер живёт по полгода, то есть с апреля по октябрь. Пётр обыкновенно вывозит отца на «сезон» на машине, но сейчас она, как на грех, сломалась. Сын сказал, к следующим выходным непременно починит, а пока Виктор Петрович
решил съездить, что называется, «на разведку»: увидеть дом, осмотреть
хозяйство, сделать ревизию семян и инвентаря.
Первый выезд для него очень волнителен. Долго он готовится к
нему, собирает вещи. Порой полкомнаты оказывается заставлено
пожитками и рассадой. В эти дни он ни о чём более думать не может и
всё существование его подчиняется единственной цели.
Прибыв же в деревню, он всегда обходит избу кругом, трогает стены, разговаривает с
ней, как с родным человеком, которого давно не видел.
Дом этот ещё отец его после войны ставил. В нём Виктор Петрович вырос. Много лет, как он в городе, а полностью разорвать эту невидимую связь так и не
смог. Сельская жизнь давала силы дожить до следующего сезона, была
его отдохновением. Сейчас изба порядком обветшала, но смотрелась
ещё вполне прилично. Сын временами помогал подновлять её.
Каждый раз приезжая на ремонтные работы, Пётр предлагал отцу купить готовый
дом. «Будет крепким и удобным, не то что этот», — убеждал сын. На что
отец неизменно отвечал:
— У того души не будет. Вот помру я — тогда делайте, что хотите —
хоть зверинец тут обустраивайте!
Поезд.
«Поселковая прошла, значится, теперь — моя», — Виктор Петрович
вглядывался в далёкую точку. На платформе уже битком, и каждый
славно навьючен. Чуть поодаль стояла семья, «вооруженная» до зубов.
Отец семейства с большим рюкзаком и солидным мотком плёнки, супруга
тоже с рюкзаком, но поменьше, в левой руке держала сумку с котом, а
правая контролировала извечную сумку-тележку с рассадой в картонной
коробке. У детей — маленькие рюкзачки и мягкие игрушки в руках.
Рядом с ними стоял газовый баллон на двенадцать литров, который
глава семьи подхватит, как только начнёт приближаться электричка.
Довершал картину увесистый радиоприёмник ВЭФ-206.
«Вот это я понимаю! — удовлетворённо подумал пенсионер, окинув
взглядом молодых дачников, — наверное, два парника натягивать
будут».
Зелёная змея с добродушной мордой и звездой во лбу подползала
к платформе. Люди похватали свой скарб и приготовились к штурму.
Одно из самых досадных, что могло произойти с дачником, — оказаться
не у дверей, тогда точно будешь стоять. Всякий бывалый садовод при
посадке в электричку держал в уме план максимум: сесть хорошо бы у
окна (там можно прислонить голову, чтобы подремать), но не на
солнечную сторону, желательно по ходу движения поезда и очень
желательно — не в моторный вагон! Количество штурмовиков было
обратно пропорционально шансу выполнить план максимум.
Тревожный гудок пронзил воздух. Всё напряглось и застыло… Ещё
секунды, скрежет тормозов, двери распахнулись, и граждане начали
отчаянный приступ. Активней всех работали бабки: их быстрота и
точность делали своё дело. Они как никто другой знали и блюли второй
закон электрички: тачку надо катить за собой, а не перед.
Во-первых, это не даст преследователю тебя обогнать, кроме того, высвобождает
драгоценные секунды для манёвра при посадке, а этого вполне
достаточно для успешного завершения решающей части спецоперации
«выезд на дачу». Как бывалый дачник, Виктор Петрович прекрасно знал
теорию и практику путешествий на электропоезде, поэтому,
пристроившись за худосочной, но очень бойкой бабулей, свернул в
третье купе после того, как она юркнула во второе.
Оперативно опустившись на центральное место деревянной скамьи, он полез в
карман за сложенной газетой, а за ним и впереди продолжалась
толкотня и ругань.
Мелкая собачонка гавкала как резаная. Учуяв кота, она свернула
не там, сорвав скромные планы хозяйки — провести ближайшие два часа
сидя. В том купе свободных мест не оказалось, но собаку поймать надо.
Сойдя с дистанции, незадачливая пассажирка позволила вырваться
вперёд противникам, ругая на чём свет стоит своего глупого йорка. Но,
как говорится, «любишь кататься — люби и саночки возить». Злобно
цыкнув на весь вагон, владелица упрямого зверька стала располагаться
в стоячей зоне. Пассажиры живо распихивали свой багаж: что на полку,
а что на пол, к себе поближе.
Следующая станция была сопряжена с
метро, поэтому там ожидался грандиозный «десант».
Все торопились, поскольку прекрасно знали первый и основной
закон электрички: попу оторвал — место потерял. Все скамейки
оказались заполнены.
Но севших (особенно у окна и по центру) это уже
мало беспокоило, а вот расположившихся с краёв могли поджидать
различные сюрпризы вроде наваливающейся тачки или другого
физического и морального прессинга. Когда поезд поравнялся с
платформой, Виктор Петрович перевёл взгляд с газеты на перрон,
переполненный свирепыми дачниками.
Их глаза, как высокоточное
оружие, простреливали оконные стёкла, сканируя состав насквозь. «Ну и
народу!» — прокатилось по вагону. Все присутствующие будто
позабыли, что они ничем не отличаются от того народа. Ах, нет, прошу
прощения — не отличались ещё каких-нибудь четыре минуты назад.
Теперь же они, конечно, были совсем из другого клана — седоков. И,
несмотря на то, что располагались ниже стоящих на платформе, всё же
смеривали их господским взглядом.
Двери открылись, и свежая кровь в полной амуниции приступила к
атаке вражеского редута. Прорвавшаяся пехота неприятеля быстро
убедилась, что тут нечем поживиться. В вагон набились как в
резиновый, но когда это останавливало коробейников?
Превозмогая духоту, тесноту и общий ропот, они неуклонно продвигались по кишке
электрички. Торговцы наперебой предлагали разнообразные фитюльки,
сулящие невиданную доселе благоустроенность.
Чего здесь только не
продавалось: полиэтиленовые плащи-накидки на случай дождя и
соломенные шляпы от солнца, дешёвое бульварное чтиво, чтоб
скоротать дорогу, семена на посадку — любые, средства от комаров,
жуков и прочих вредителей, скатерти клеёнчатые, батарейки, точило
для ножей и закаточные машинки, расписание электричек и тройники…
Словом, всё, что могло потребоваться забывчивому хозяину или его
супруге.
— Дрянной товаришко… — неожиданно отозвался сосед справа,
когда в дверях возник очередной несчастный и начал надрывно
перекрикивать грохот железа.
Виктор Петрович повернулся в сторону окна и посмотрел на
недовольного пассажира. Болотные сапоги доходили ему до бедра, а на
синей бейсболке красовалась надпись «USA California». Немецкая
овчарка мирно лежала у него в ногах, стоически снося путевые
злоключения.
— Дрянной, точно дрянной! — повторил собачник, сделав кислую
гримасу.
— Чем же вам не угодили? — поинтересовался Виктор Петрович.
Немного помолчав, «американец» снял бейсболку, почесал
затылок, после чего одобрительно крякнул и начал рассказ:
— Прошлым летом взял будильник на дачу, проработал он месяца с
два — и встал. Из-за него я опоздал на поезд!
— Так то ж, наверное, китайский… — предположил Виктор
Петрович.
— Китайский али нет — не знаю, но что дрянной — точно! В наше
время, — продолжал ворчун, немного повернув корпус в сторону
собеседника, — если делали товар, то не халтурили! Помню, нам
«Молнию» подарили, так до сих пор идут и останавливаться не
собираются.
— Нынче — не то, вот раньше… — грустно протянул Виктор
Петрович. — Что теперь делается — ума не приложу, — продолжал он,
убирая газету в карман, — всё вокруг не то: живут люди в каменных
коробках — ни природы, ни земли не чувствуют.
— Отчего ж тогда в город бегут? — возразил собеседник.
— У всякого свой мотив. Я сам когда-то перебрался из-за работы и
теперь езжу в деревню как на дачу. Хоть и давно в городе, а всё равно
чувствую себя чужим.
— А чё так?
— Не знаю даже, как сказать… всё какое-то деланное,
ненастоящее, но главное — природу не чувствую. Из дома рано утром
выходишь — тишина, воздух свежий и роса на траве. Смотришь, как
день занимается, как птицы начинают петь… Солнышко землю прогреет
— и уже совсем другие запахи ощущаешь. В городе разве так бывает?
«Американец» уставился в окно. Погода портилась.
Пенсионер начал принюхиваться — запах дыма защекотал ноздри — в тамбуре
закурили. В соседнем купе без остановки орал кот.
— Ишь, глупый блохастик — никак не уймётся! — буркнул Виктор Петрович. — Это ж стресс для него! — возразил сосед у окна.
— Лучше бы спал — и не было бы ни у кого стресса!
— Простите, а вы питомцев не держите? — поинтересовался
попутчик, указывая подбородком на своего спутника.
— Много ли в них проку? — недоумевал Виктор Петрович. — С
коровы молоко можно взять, с козы ещё и шерсть, а с этих что?
— Коты, к примеру, мышей ловят и для уюта хороши. Знаете, —
вспомнил сосед, — на рыбалке иной раз приблудится кот какой-нибудь,
так я его всегда угощу плотвичкой, корюшкой или чем бог пошлёт…
— Уют создаёт женщина, а не кот! — отрезал Виктор Петрович.
— Конечно, то, что может ваша супруга, коту не под силу. Кот —
это так… дополнение.
Помолчав, Виктор Петрович, сухо ответил:
— Могла.
— Простите?
— Моя супруга уже ничего не может. Она умерла два года как.
— Извините, — сконфузился рыбак.
Виктор Петрович махнул рукой и уставился вдаль вагона, будто он
простирался на километры.
— Контролёры, — забормотали пассажиры, когда в дверях
появились крепкие мужики в синей форме. Они были истинными
универсалами: и билетик оформить могут, и зайцев ловить обучены. Эти
дельцы от транспорта ухарски управлялись с пассажирами.
Вместо того, чтобы продавать билет за полную стоимость, они оформляли проезд до
какой-нибудь недалёкой станции или выписывали смешной штраф, а
деньги эти брали себе, вроде как и не было пассажира вовсе.
Перепроверки они не боялись — другие контролёры в твой поезд не
сунутся. Сколько зарабатывали эти люди — один бог ведает. Но ходили
они важными птицами, и у каждого печатка золотая была.
— Знаете, — заключил рыбак, — с животиной-то оно веселее! —
При этом он потрепал голову пса, и глаза того вмиг наполнились
преданностью и живым участием.
— Может, и так… — задумчиво ответил Виктор Петрович.
Под мерный стук колёс поезд всё дальше и дальше врезался в
чащу леса, погружаясь в липкую серую хмарь.
Путь домой.
Виктор Петрович вышел в тамбур, когда поезд подъезжал к родной
станции. Небо сильно затянуло — вот-вот должен был пойти дождь.
Скрип тормозов, двери распахнулись — и Виктор Петрович вышел на
знакомую платформу.
Сделал глубокий вдох, и его лёгкие наполнил
свежий лесной воздух. Влажность была настолько высокой, что лицо
чувствовало незаметные глазу капельки воды. Он бодро зашагал по
платформе. Могучие сосны и ели предстали его взору.
Спустившись, он
перешёл пути и направился к дому. Сколько раз он ходил этой дорогой.
Каждый изгиб тропинки помнил, каждое деревцо: с закрытыми глазами
дошёл бы… Под ногами обломанные ветки, шишки — никак ураган
прошёл.
«Как там мои яблоньки, — думал Виктор Петрович, — небось, скоро
зацветут?».
Пенсионер погрузился в воспоминания. В памяти всплывали
родители, детство. Отец его, сибиряк, был призван на войну в
Ленинграде, потому как в институте учился.
В сорок пятом получил
тяжелое ранение при освобождении Варшавы. Полгода провёл в
госпитале, после чего комиссовали по состоянию здоровья. Жильё
полагалось по месту призыва. Не захотел остаться в Ленинграде — душа
требовала простора, неведомого городской скученности.
Свободу эту впитал он с молоком матери. Определился на железную дорогу в
области. А дом решил поставить такой же, как был в Ново-Николаевской
губернии 1 . И внутри обустроить всё по-старому. В избу входишь —
направо бабий угол.
Там женщины занимались своей работой: готовили,
пряли, ткали, шили. Мужчинам не место было в печном углу, оттого и
название у него — бабий. От остального пространства жилища кут 2
отделяла занавеска. Впереди, по правой стене, стояла русская печь.
Входил, бывало, Витя в тёмную избу и сразу видел её — угрюмую
громадину. Без неё жизнь немыслима деревенскому обитателю. Бабушка
называла её «крестьянской теплушкой». Она и тепло даёт, и еду
готовит, и чаем горячим напоит, и от хворей всяких вылечит, и одежду
обсушит.
Ну, а когда забивали свинью, бабушка делала колбасы.
Удивительные! Книга у неё со старинными рецептами была. Разные
вкусности она по ней готовила, но особенно запомнилась маленькому
Вите варёная колбаса.
Возьмет мясо да провернёт через мясорубку раза
четыре. В таз сложит — добавит соли с селитрой для сохранения, а для
вкуса — перец, чеснок и гвоздику. Потом вливалась мука, размешанная
в стакане воды, затем — шпик, всё перемешивалось и отправлялось в
холодное место часов на пять-шесть.
Ну а после фаршем начинялись
говяжьи кишки — тут Витя был первым помощником. Самое главное
здесь — не сделать слишком туго, потому как лопнуть могут. После
набивки концы перевязывали и, дав им отлежаться ещё часа четыре,
приступали к копчению.
Колбасы подвешивались на проволоках в
дымоходе, а на шестке раскладывалась, обыкновенно, дубовая или
ольховая щепа. Другую древесину старались не использовать, потому
как колбасы темнели.
И тут снова у мальчишки появлялось
ответственное дело — поддерживать равномерный огонь в течение полутора часов. Какой аромат тогда разливался по избе! Затем колбасы
снимались и варились около часа. На такое яство потом к бабушке
приходили соседки чай пить.
Как-то раз коза заболела, так, приехавший
из райцентра ветеринар, наотрез отказался деньги брать, потому как
знал, какие диковинные колбасы тут готовят. Так и расплатились с ним
— «валютой».
Налево от печи и до противоположной стены располагались
полати, где обыкновенно спал Витя. Вдоль левой стенки протянулась
долгая лавка. Слева от входа стоял обеденный стол и коник 3 , на нём
спал отец.
Аккурат по диагонали от печи — красный угол с почерневшим
от времени образом Спасителя. Это было самое светлое место в избе,
потому как обе стены, образующие угол, имели окна.
Теперь, конечно, много изменилось. На конике никто не спит, а в
печи никто уже не коптит колбасы и не печёт хлеб. Но Виктор Петрович
по-прежнему ощущал неразрывную связь с тем временем и его делами.
Всё здесь дышало былыми воспоминаниями. В этом доме Витя увидел
свет. В нём родились и остались навсегда его детские и юношеские
мечты.
Как-то ясным апрельским утром шёл он в школу. Приходит, а там
все носятся как угорелые и спрашивают друг у друга:
— Ты слышал?
— Что?
— Человек в космосе…
Уже после занятий по радио он узнал имя героя — Юрий Гагарин.
Тогда он решил, что непременно станет космонавтом. На этой своей
мечте он парил, как на крыльях. Окончил школу, поехал в город —
поступать в институт. А потом была травма — попал в аварию.
Долго лечился. В больнице за ним ухаживала молодая медичка. Врачи давали
немного шансов на то, что он сможет ходить. Маша, медсестра, что за
ним ходила, не позволила ему опустить руки: возила его на процедуры и
прогулки, заставляла двигаться. И он победил. Встал на ноги.
Начал ходить — с палкой, но всё-таки сам! Стопа до конца не восстановилась и
периодически ныла. Вот и сейчас она напомнила о себе зарождающейся
болью, но Виктор Петрович не обращал на это внимания. Мысль о
скором свидании с домом и садом окрыляла его.
После второго поворота он заметил соседей. Чесноковы очень
весёлая и отзывчивая пара. Сколько раз они ему помогали и никогда не
требовали чего-то взамен — настоящие интеллигенты. Юля хохотала до
упаду, а Денис, улыбаясь, рассказывал какую-то историю. Завидев их
впереди, Виктор Петрович замахал палкой. Пара заметила его, смолкла
и резко свернула в сторону.
«Чего это с ними? — растерялся Виктор Петрович, — чудны́е какие-
то, что они в мокром лесу делать будут?»
Через пять минут, позабыв про Чесноковых, весело насвистывая,
Виктор Петрович подходил к дому.
«За вагончиком Семёна поворот налево, потом будет главная дорога, а за ней — направо и мой домик с краю». Вдруг, откуда ни возьмись, выросла скрюченная старуха с
клюкой. Вся безобразная, в лохмотьях. Очень странно она
перемещалась. Совершая рубленые движения, периодически застывала, как вкопанная.
«Кто это? — подумал Виктор Петрович, — я никогда не видел её прежде».
Поравнявшись со старухой, он остановился и стал вглядываться.
Она подняла трясущуюся голову, и Виктор Петрович увидел
помутневшие глаза её. Неподвижные зрачки ничего не выражали.
На склерах виднелись красновато-коричневые полоски. Пенсионер ошалело
уставился на неё. Ему захотелось скорее уйти, но неведомая сила
сковала всё тело. Тяжело дыша, горбунья открыла беззубый рот, и на
Виктора Петровича пахнуло могильным смрадом.
Пожевав бородавчатыми губами, она прохрипела:
— Печка-то — она завсегда стои́т…
В ужасе кинулся Виктор Петрович прочь. Сделав три больших
шага, он обернулся — её лицо исказила зловещая улыбка.
Он устремился вперёд, уже не оглядываясь. Не дойдя и ста метров до
своего дома, он окаменел, не в силах поверить в увиденное. Через
несколько секунд, он опомнился и ускорил шаг. Место, где некогда
стояла его изба, обратилось в пепелище.
На земле валялись
разбросанные головешки. Впрочем, их было немного, дом почти
полностью сгорел. В центре, как бессменный часовой, стояла огромная
печь, почерневшая от пожарища. Виктор Петрович обошёл её кругом.
Ощущался слабый запах гари — пожар был недавно. Оглянувшись, он
увидел, что вместо его прекрасных яблонь из земли торчат почерневшие
огрызки. У самого крыльца рос большой куст жасмина, который сажала
ещё Мария Андреевна.
О нём ещё много спору было: она убеждала, что
куст жасмина купила, а супруг отвечал, что торговка её надула, потому
как в нашем холодном климате этот кустарник не растёт, продав
обыкновенный чубушник. Несмотря на это разногласие, аромат его не
делался менее приятным.
Проходя мимо, Мария Андреевна всегда
останавливалась, чтобы насладиться сладким запахом его белых
цветков. Ничего больше о нём не напоминало.
Из расположившейся неподалёку груды мусора виднелась палочка.
Наклонившись, Виктор Петрович поднял трофейную чайную ложку — ту
самую, что отец принёс с войны. Сердце сжалось. Пенсионер пошатнулся
и в беспамятстве сполз на корягу.
На глазах начали наворачиваться
слёзы. Нижняя губа задрожала. Он крепко зажмурился, чтобы не
заплакать. Ещё пара секунд, и он, не в силах более сдерживаться,
сдался. Слёзы посыпались из глаз. Всхлипывая и утираясь, он пытался
ещё раз посмотреть на пепелище, но не мог — два солёных ручья
застилали взор. Виктор Петрович почувствовал себя так бесприютно,
будто остался один на свете.
Проплакавшись, он поднял голову на руины. За обломками
заметил он слабое шевеление. Из-за груды мусора, прихрамывая и
шатаясь, вышел кот. Светлая шерсть его была измазана углём с
пожарища. Когда он подошёл ближе, Виктор Петрович заметил на спине
гноящуюся рану, один глаз был закрыт.
— Что, брат, тебе тоже досталось? — чуть успокоившись, спросил
погорелец. — Мя-я-я-я, — жалобно ответило израненное животное.
— К ветеринару тебя надо… Эдак тебе нельзя…
Пенсионер протянул руку, чумазик с опаской покосился на
незнакомца единственным глазом и прижался к земле.
— Что же с тобой делать?
Усатый подошёл ближе и потёрся об ногу. Виктор Петрович
посидел ещё немного, чтобы сердце успокоилось. Потом опять посмотрел
на кота и спросил:
— Ну что, страдалец, пойдём домой?
В ответ одноглазый чихнул.
Старик с потухшим взглядом сунул почерневшую ложку в карман,
осторожно поднялся, опёршись на палку.
Ковыляя, два товарища
медленно побрели к станции. Иногда они останавливались для отдыха, а
потом вновь продолжали путь. Был вечер. Небо прояснялось.
- С 1925 г. – Сибирский край, с 1930 г. – Новосибирская область. – Прим. авт.
- Бабий кут – то же, что бабий угол. – Прим. авт.
- Коник – скамья в русской избе, с находящимся под ней ящиком. В этом ящике хранили самое ценное имущество. На конике обычно спал хозяин дома. – Прим. авт.
Ссылка на источник:
https://drive.google.com/file/d/1AHSls1FCXuWywXIehzn2ZcBHMLlvr-t6/view?usp=sharing
Автор: Алекс Бонд, Санкт-Петербург, 2020 года.
Чтобы связаться с автором лично, пожалуйста, пишите администрации сайта.
